Последняя неделя выдалась у меня довольно напряженная. Это я, если что, так оправдываюсь за бред, который понемногу пописывала развлечения ради, который дописала в перерывах между трудами над рефератом по Хаксли и теперь публикую.
Если вы читали исторические любовные романы (далее — "порнография") и хихикали, узнавая знакомые тропы в слэшных фиках, возможно, вас это немного повеселит. А вообще, художественной ценности тут нет, а юмор сомнительный и убогий в сравнении с потенциальным богатством темы, так что все соответствует тегу записи.
И е-мое, моя первая шапка... аж стыдно, чесслово
Блестящее воспитаниеНазвание: Блестящее воспитание.
Автор: Гисли
Фандом: Ориджинал
Жанр: слэш, юмор, зарисовка
Рейтинг: ?? PG, вероятно
Размер: ок. 2800 слов
Дражайшая сестрица Эмили!
Надеюсь, французский voyage доставляет вам не меньше удовольствия, чем мне — прогулки под сенью дубов родимого поместья. Спешу предупредить ваше негодование («Валентин! —должно быть, думаете вы, с досадой комкая несчастный листок бумаги, которому я поверяю свои мысли и искреннюю братскую любовь к вам. —Вы ненавидите дубы нашего родимого поместья! Вы, должно быть, завидуете моему французскому приключению и пишете исключительно с тем, чтобы излить на меня застоявшийся яд!») —увы, в последние дни дубы стали мне милее пыльной библиотеки (где мы провели столько чудных дней беззаботного детства, раскрашивая отцовские атласы и украшая страницы энциклопедий непристойными ремарками!). Видите ли, не успел я вернуться в отчий дом, как маменька с папенькой удумали сочетать меня браком — задержите дыхание, родная — с полковником Уильямом Уиллоуби. Да-да, зрение вас не подводит: с полковником Уильямом Уиллоуби. То есть с мужчиной (простите уж за столь очевидные замечания, которые, должно быть, оскорбляют ваш могучий не по годам интеллект).
Эмили, буду откровенен. Наши дражайшие родители, судя по всему, совершенно потеряли рассудок. На мои справедливые вопросы о том, давно ли разрешили брак между мужчинами, они умильно воздели очи к небесам и принялись щебетать о таинствах брака и священных союзах, которым не должны мешать никакие противоестественные людские установления. Я попытался было сослаться на Писание, где довольно сказано и о противоестественности (не буду заканчивать мысль, думаю, вы и сами все понимаете), и о таинствах брака, но слушать меня не стали. К тому же, истинная причина столь безрассудного поступка наших родителей стала мне ясна в первые же минуты незабвенного разговора. Папенька с маменькой, почитающие божественный закон во всем, что не затрагивает радости брачной жизни (не кривитесь, Эмили), и наплодившие помимо нас с вами одиннадцать детей, решили не утруждать понапрасну разум размышлениями о том, как обеспечить многочисленных отпрысков и не допустить чрезмерного разрастания и без того внушительного семейства.
Выход прост и безупречен в своем безумстве: всех, помимо старших детей (к коим мы с вами, увы, не относимся), пристроят приживалами — то есть спутниками жизни — к первым встречным, кому не хватит ума понять, на что их обрекают. Папенька принялся было рассуждать о многочисленных положительных качествах полковника и о том, как рад он будет видеть своим зятем столь выдающегося молодого человека, но я ему не поверил. В достоинствах полковника Уиллоуби я не сомневаюсь, а вот добрые чувства к нему наших родителей, решивших наградить блестящего военного таким, как я, мужем, вызывают у меня серьезные сомнения. Впервые в жизни я не рад, что родился в столь могущественном семействе: плоды вседозволенности сладки лишь тогда, когда вкушаем их мы. Когда же нас обливают с головы до ног забродившим соком сих плодов и глумливо посмеиваются, не давая даже носового платка, чтобы привести себя в порядок, остается гулять под сенью ненавистных ранее дубов и строчить послания возлюбленным сестрам.
Надеюсь, вы простите мне сентиментально-мрачный тон письма и неуклюжие метафоры. Я бы и рад сочинить что-нибудь более приличное, да некогда — через полчаса у меня примерка свадебного костюма.
С любовью,
Ваш Валентин.
P.S. Кажется, родители так и не простили нам с вами маленького обмана с рукоделием. Так что крепитесь, родная моя, сдается мне, следующая на очереди — вы. С чего бы иначе маменька одобрила ваш voyage к нашим блистательным французским кузинам? Передавайте кузинам от меня сердечный привет и братскую любовь.
Искренне ваш,
Валентин.
P.P.S. Кстати о рукоделии. Посылаю вам только что законченный китайский орнамент по последней моде. Похвастайтесь перед кузинами, думаю, «ваше» рукоделие удовлетворит их взыскательный вкус. Целую ваши изящные (ничуть не оскверненные рукоделием) ручки.
Ваш Валентин.
P.P.P.S. Порой я думаю, не стал ли причиной отцовского негодования и выбор сюжета для вышивки той злополучной подушки? Возможно, изобрази я вместо жаворонков битву при Ватерлоо, папенька взглянул бы на мое невинное увлечение более благосклонно. Впрочем, не застань он меня на месте преступления, вам пришлось бы объяснять, откуда столь воинственный настрой у юной впечатлительной барышни и не собирается ли означенная барышня «обрадовать» семейство мезальянсом с молодым военным.
С другой стороны, насколько уместны рассуждения о мезальянсе и военных теперь, когда ваш покорный слуга готовится к фарсу невиданных пропорций перед всем честным народом? Словом, я не жалею ни о каких жаворонках.
Надеюсь, у полковника Уиллоуби красивые ноги. Большего желать я уже и не смею.
Ваш любящий брат,
Валентин.
Отложив письмо, Валентин скрестил руки на груди и мрачно уставился в потолок. В его распоряжении оставались какие-то десять минут до прихода портного, и все эти минуты он намерен был тонуть в презрении к окружающему миру. Заключение брака с мужчиной его не особенно пугало: в конце концов, он получил блестящее воспитание в школе для юношей и философски относился к любым жизненным коллизиям, но идти под венец в девятнадцать лет никак не планировал.
«Интересно посмотреть, какое лицо будет у священника, —злорадно подумал вдруг Валентин. —Пятнадцать лет этот лизоблюд столовался у родителей, глядя им в рот и поддакивая в ответ на любое, даже самое глупое, замечание. Чтоб его на венчании перекосило!».
Валентин даже не рассматривал всерьез вариант с бунтом против мнения дражайших родителей: во-первых, он всегда любил авантюры, хоть и не признался бы в этом никому, а во-вторых, не сомневался, что ничего этим не добьется. К тому же, ему обещали возможность выучиться в университете и даже сулили на первых порах место корреспондента в не самой захудалой газете, так что перспективы вперед открывались не самые безрадостные.
На следующий день состоялась встреча с будущим мужем. Полковник Уильям Уиллоуби, нервно дергающийся под пристальным взглядом Валентина, оказался настоящим красавцем: точеные черты лица, пронзительные голубые глаза, черные, как смоль, волосы, высокий рост и внушительная фигура (с очень, о-о-очень стройными и мускулистыми ногами) немедленно напомнили Валентину о горах порнографических романов, которые он жадно поглощал в ранней юности. Проведя напрашивающиеся на ум параллели, Валентин украдкой взглянул в ближайшее зеркало и оценил свои шансы на семейное счастье. Каштановые волосы, зеленые глаза и изящное телосложение, конечно, не делали его типичной представительницей порнографического романа, но в целом неуловимая мечтательность собственного образа его порадовала. Оставалось найти ответ на один-единственный вопрос: чем таким родители шантажировали бедного полковника, что он был готов пойти под венец с незнакомым юнцом, не говоря уж о поле будущего супруга.
Перехватив несколько брошенных в его адрес заинтересованных взглядов полковника, Валентин несколько успокоился и приосанился.
Ответного письма от Эмили все не было, а свадьба приближалась. Валентин уже не сомневался, что венчание, организуемое с возмутительной поспешностью, пройдет в узком кругу и тихо. Когда он потребовал у отца объяснений пренебрежительному отношению к приличиям, тот отмахнулся от сына общими фразами о счастье женатого солдата и о военных компаниях, в которых холостому офицеру необходимо скрашивать одиночество. Валентин не увидел смысла в отцовском ответе и не испытывал иллюзий по поводу одиночества холостых привлекательных военных, но спорить не стал.
Кислая рожа преподобного скрасила неловкий день венчания: Валентин бурил его обманчиво невинным взглядом, мастерски хлопал ресницами и повергал священнослужителя в смущение. Муж, судя по всему, тоже смущался — с первого взгляда это было незаметно, но лицо его было на тон краснее, чем обычно. Целомудренный поцелуй, поздравления гостей, унылый банкет — и Валентин с приданым (первый юноша с приданым в истории королевства — пожалуй, этим достижением можно было гордиться, мрачно думал новобрачный) перешли в собственность полковника Уиллоуби.
Первый подвох семейной жизни Валентин испытал у внушительного супружеского ложа.
—Дорогой мой, —сказал он ласково, выгибая бровь (Валентин обладал удивительным строить гримасы и хлопать глазами, сохраняя при этом достойный и даже благородный вид), —не пора ли нам устраиваться на ночь?
Муж покраснел, побледнел, пробормотал «называйте меня Уильямом», чмокнул Валентина в щеку и удалился в гостевую спальню. Начитавшийся порнографии Валентин готовился совсем к другой брачной ночи. Воображение услужливо рисовало ему звериную страсть полковника, возможно, немного взаимного презрения и чуток моральных терзаний. Он даже готов был сыграть роль юной невинной жены, краснеющий и извивающейся на ложе — по крайней мере, такой сценарий рано или поздно приводил к счастливому финалу. Ни в одном романе сочетавшиеся браком не вели себя разумно и не строили сразу достойный союз, основанный на взаимном уважении, в числе персонажей обязательно фигурировали коварные соблазнители-мнимые друзья и великосветские шлюхи, а путь к плотскому и духовному счастью был крив и тернист — но чтобы красавец-мужчина с такими, как у полковника внешними данными, что-то бормотал и удалялся к себе? Нонсенс! Реальность превращалась в нечто куда более сомнительное, чем любой скабрезный роман.
Валентин думал было снова написать сестре и пожаловаться на нелепость своего положения, но сдержался. «Возможно, —думал он уныло, —письмо перехватили. Лучше дождусь личной встречи с Эмили и расскажу ей все сам. Надеюсь, ее не хватит удар». К тому же, сомнительность обсуждения с младшей сестрой своей интимной жизни Валентину несколько претила. Конечно, Эмили в свои семнадцать лет была куда спокойнее и мудрее сверстниц и к тому же отличалась завидным здоровьем, но рисковать ее рассудком не хотелось.
Прошла неделя, потом еще одна. Если не считать двух совместных верховых прогулок, в течение которых полковник еле-еле поддерживал разговор и украдкой бросал на Валентина задумчивые взгляды, да пары светских раутов, где все восприняли их бракосочетание как нечто само собой разумеющееся, общение супругов не удавалось. Валентину не хотелось навязываться, но отсутствие интимной жизни начало его томить, и он предпринял несколько попыток подкараулить полковника и объясниться с ним. Наткнувшись на мужа с томиком эротической поэзии в руках, полковник Уиллоуби сказал что-то о погоде и ушел, увидев его с вышиванием — покраснел и ретировался, а столкнувшись с ним, полураздетым, в конюшне — и вовсе издал нечленораздельный тихий вскрик и, извинившись, выбежал на улицу.
Одиночество Валентина несколько скрашивали друзья полковника Уиллоуби. Все они были веселые молодые люди, неглупые и приученные к чтению, чего Валентин никак не ожидал, и вели себя в гостях более чем пристойно. Поначалу он относился к ним с подозрениям, помня штампы «любовных» романов и ожидая подвоха, но что майор Эверли, что подполковник Коул (подозрительно похожий телосложением и нежностью лица на женщину), что остальные друзья мужа были с Валентином предупредительны и неизменно вежливы. Уединяться с ним в библиотеке или оранжерее они не стремились, рассуждать о поэзии и романтизме не порывались, но зато потчевали увлекательными и действительно веселыми байками из своей армейской жизни и с интересом обсуждали современную философию.
На челе полковника Уиллоуби тем временем отчетливо прорезалась печать вселенской муки, которая, по мнению Валентина, отчаянно ему шла. Если бы печать эта не сопровождалась бегством от супружеского долга, он признал бы, что муж день ото дня хорошел, и даже байронические вздохи его не портили.
Спустя месяц такого брака терпение Валентина лопнуло. Начало семестра в Кэмбридже неумолимо приближалось, и он был намерен во что бы то ни стало уладить до отъезда двусмысленность своего положения. Выпив однажды поздним вечером пинту эля, Валентин обрядился во фривольную ночную рубашку и решительно промаршировал в спальню мужа. Муж, сверкающий голой грудью и сосредоточенно читающий, выронил из рук потрепанный талмуд и попытался прикрыться покрывалом. Валентин нахмурился.
—Дорогой мой Уильям, —заговорил он, —нам нужно поговорить.
—В самом деле? —слабо откликнулся Уильям.
—Несомненно, —едко ответил Валентин. —Зачем вы согласились на этот брак?
Полковник ошарашенно уставился на него.
—То есть как зачем?
—Я вас, очевидно, не интересую, —объяснил Валентин, упершись в бока кулаками.
—Почему вы так решили? —полковник густо покраснел. Валентин наклонил голову и прищурился. Воцарилось молчание.
—Уильям, —начал он, —мы с вами уже месяц супруги, а я по-прежнему сплю один. Вывод напрашивается сам собой.
—Это не так, —пробормотал полковник, не сводя глаз с фривольной ночной рубашки Валентина. —Видите ли, если бы мы с вами спали в одной постели... —красота разлилась по его щекам еще ярче, а Уильям вновь замолчал. Валентин чувствовал, как под рубашку пробирается ночная прохлада. «Еще десять минут такого разговора, —подумал он, —и я накинусь на него, чтобы согреться, если не страстью, так дракой».
—Видите ли, —продолжал полковник, наконец собравшись с силами, —вы так юны и невинны... а в брачной постели супруги...
Валентин моргнул. Разговор принял неожиданный оборот.
—Уильям, —сказал он подозрительно. —Так почему вы все-таки согласились на этот брак?
Уильям вздохнул и спрятал лицо в ладони.
—Вы этого не помните, —забубнил он, прячась, —но год назад мы с вами уже встречались на одном светском приеме. Вы тогда были в компании друзей, братьев и сестер, и не заметили нас с друзьями. Но ваши суждения о поэзии... о социальной политике и современной философии... я не должен был подслушивать, но... словом, когда мне предоставилась возможность ближе познакомиться с вашими чудесными родителями, я сломя голову принялся налаживать связи. Я не ожидал, что все закончится так, и мне невероятно стыдно за свою страсть... видимо, я плохо скрывал ее, и ваш отец однажды заговорил о браке, и тогда... но никаким восхищением не искупить плотского влечения, которое... которое... словом, вы понимаете?..
Валентин понял.
—Дорогой мой муж, —мягко заговорил Валентин. —Видите ли, я получил блестящее воспитание.
—О да, я весьма наслышан! —пылко согласился полковник. —К тому же, вы продолжите его в Кэмбридже и, несомненно, приведете к процветанию наше отечество.
—Это мы еще посмотрим, —небрежно откликнулся Валентин. —Ну так вот, я получил блестящее воспитание... вы понимаете, о чем я?
Полковник нахмурился.
—Блестящее воспитание, —повторил Валентин с выражением. Он медленно потянул вверх рубашку и не спеша обнажился. Полковник судорожно вцепился в покрывало. —Блестящее воспитание в закрытой школе для юношей, —Валентин многозначительно замолчал.
—А-а, —подал голос полковник, не отрывая взгляда от обнаженной плоти. Потом он перевел взгляд на лицо Валентина, и взгляд его озарился пониманием. —О-о-о!
«Какой милый дурачок», —подумал с нежностью Валентин, хищно улыбаясь и взбираясь на холостяцкое ложе.
Словом, ночь страсти, отложенная на целый месяц и прошедшая без обязательных для порнографического чтива унижений, принуждения и слез, все-таки состоялась, а Валентин по зрелому размышлению решил начать путь к прощению нерадивых отца с матерью.
Возлюбленный брат мой Валентин!
Увы, письмо ваше с посылкой (чудный орнамент, просто чудный!) не застало меня в Париже. Мы с вашим посланием разминулись лишь на день, но кузины решили не отправлять его мне вдогонку и вернули по обратному адресу, зная, что спустя две недели после расставания с ними я окажусь дома. Словом, пишу я вам в праведном негодовании: такое уважение к нашей с вами корреспонденции возмутительно и терпит прощения.
Я подозреваю в этом прискорбном происшествии длань наших папеньки и маменьки (о как вы правы, говоря, что они потеряли рассудок): видите ли, пока мне в руки не попало ваше письмо (заботливо припрятанное для меня нашей любимой миссис Гроунинг — тысяча ей благодарностей, этой смелой и разумной женщине), родители делали вид, что не понимают моих вопросов о вас! Вы можете себе это представить?! Я вопрошаю, где же мой любимый брат (как мечтала я посетить вместе с вами пыльную библиотеку, как дрожали руки от предвкушения новых свершений!), а мне в ответ хихикают и сулят скорую с вами встречу. Но ни где вы, ни когда эта встреча состоится — ни слова!
Я страшно расстроена, что пропустила вашу свадьбу. Никогда не прощу этого родителям, никогда! Надеюсь, при встрече вы расскажете мне во всех красках о том, как прошло венчание. Тешу себя мыслью, что проклятый старый лизоблюд, отъевшийся у нашего стола, страдал и извивался, объединяя ваши с супругом судьбы отныне и навеки веков.
Ах как странно писать по адресу «мистера Уиллоуби»! А впрочем, не буду об этом: вам, вероятно, куда более странно получать письма, адресованные «мистеру Уиллоуби». Пожалуй, напишу на конверте «мистеру Валентину Уиллоуби»... а помните, как раньше во время разлуки мы обменивались посланиями и писали на конвертах как можно больше примет друг друга? Не просто «мистеру В. Несбиту», а «Валентину Несбиту, пятнадцати лет, волосы каштановые, глаза зеленые, заразительно смеется». Не «мисс Э. Несбит», а «Эмилии Несбит, четырнадцатилетней, белокурой, неугомонной и зеленоглазой». Как странно смотрели на меня девочки в пансионе мадам де Коль!
Надеюсь, у полковника красивые ноги. Надеюсь также, что он добр и по достоинству вас оценил (не говорите мне о своих сомнительных достоинствах как мужа, для любого мужчины с признаками ума вы куда лучше болезненной возвышенной барышни, поверьте, я таких барышень навидалась и терпеть их не могу). Обязательно напишите мне заранее о ногах и о прочем, чтобы я знала, чего ждать в нашу следующую встречу, и заготовила приличествующие случаю речи.
Люблю и целую,
ваша Эмили.
P.S. Вы были правы, родной мой! Не успело письмо уйти на почту, как родители буквально огорошили меня известием: они подыскали мне партию! И кого же, как вы думаете? Я не стану вас томить и отвечу сама: это скандально известный герой войны, подполковник Коул. А знаете, в чем скандальность героя, дорогой мой? Если нет, спросите на досуге у мужа: я слышала, они вместе служили и вроде бы поддерживают знакомство.
Сижу с нюхательными солями,
ваша сестра Эмили.
P.P.S. А впрочем, нет, к чему же нагнетать туман? Видите ли, подполковник Коул, как подозревает большая (не слепая) часть нашего общества, — женщина. Этакая современная Жанна д'Арк, пришедшая на помощь нерадивым солдатам. Остается лишь изумляться и гадать, насколько велики ее услуги перед отечеством, если августейшие наши правители допустили присутствие женщины в рядах армии. (Хотя это последнее внушает мне веру в отечество: будь я уверена в успехе предприятия, давно бы сбежала на флот или в армию).
Знаете, дорогой мой, еще какой-то час назад я склонялась к мысли, что наши родители над вами просто пошутили, отомстив на наши многочисленные детские шалости. Жестоко и глупо, но все же подшутили. Теперь же всем сердцем разделяю теорию родительского заговора по сокращению числа возможных наследников. Интересно, подумали ли они, что невозможность детей в браке еще не значит спасение от орд бастардов, которыми могут обзавестись отпрыски? Впрочем, бедных бастардов, понятное дело, никто ничем обеспечивать не будет.
Завтра состоится встреча с подполковником Коул. Надеюсь, у нее хорошее чувство юмора, ведь если она зануда, вряд ли брак получится счастливым. Впрочем, беру себя в руки и успокаиваюсь, истерики нам, молодым и образованным девицам, не к лицу. К тому же, в пансионе мадам де Коль в компании подруг я получила блестящее воспитание...
Люблю всем сердцем и надеюсь на скорую встречу,
ваша Эмили.
Если вы читали исторические любовные романы (далее — "порнография") и хихикали, узнавая знакомые тропы в слэшных фиках, возможно, вас это немного повеселит. А вообще, художественной ценности тут нет, а юмор сомнительный и убогий в сравнении с потенциальным богатством темы, так что все соответствует тегу записи.
И е-мое, моя первая шапка... аж стыдно, чесслово
Блестящее воспитаниеНазвание: Блестящее воспитание.
Автор: Гисли
Фандом: Ориджинал
Жанр: слэш, юмор, зарисовка
Рейтинг: ?? PG, вероятно
Размер: ок. 2800 слов
Дражайшая сестрица Эмили!
Надеюсь, французский voyage доставляет вам не меньше удовольствия, чем мне — прогулки под сенью дубов родимого поместья. Спешу предупредить ваше негодование («Валентин! —должно быть, думаете вы, с досадой комкая несчастный листок бумаги, которому я поверяю свои мысли и искреннюю братскую любовь к вам. —Вы ненавидите дубы нашего родимого поместья! Вы, должно быть, завидуете моему французскому приключению и пишете исключительно с тем, чтобы излить на меня застоявшийся яд!») —увы, в последние дни дубы стали мне милее пыльной библиотеки (где мы провели столько чудных дней беззаботного детства, раскрашивая отцовские атласы и украшая страницы энциклопедий непристойными ремарками!). Видите ли, не успел я вернуться в отчий дом, как маменька с папенькой удумали сочетать меня браком — задержите дыхание, родная — с полковником Уильямом Уиллоуби. Да-да, зрение вас не подводит: с полковником Уильямом Уиллоуби. То есть с мужчиной (простите уж за столь очевидные замечания, которые, должно быть, оскорбляют ваш могучий не по годам интеллект).
Эмили, буду откровенен. Наши дражайшие родители, судя по всему, совершенно потеряли рассудок. На мои справедливые вопросы о том, давно ли разрешили брак между мужчинами, они умильно воздели очи к небесам и принялись щебетать о таинствах брака и священных союзах, которым не должны мешать никакие противоестественные людские установления. Я попытался было сослаться на Писание, где довольно сказано и о противоестественности (не буду заканчивать мысль, думаю, вы и сами все понимаете), и о таинствах брака, но слушать меня не стали. К тому же, истинная причина столь безрассудного поступка наших родителей стала мне ясна в первые же минуты незабвенного разговора. Папенька с маменькой, почитающие божественный закон во всем, что не затрагивает радости брачной жизни (не кривитесь, Эмили), и наплодившие помимо нас с вами одиннадцать детей, решили не утруждать понапрасну разум размышлениями о том, как обеспечить многочисленных отпрысков и не допустить чрезмерного разрастания и без того внушительного семейства.
Выход прост и безупречен в своем безумстве: всех, помимо старших детей (к коим мы с вами, увы, не относимся), пристроят приживалами — то есть спутниками жизни — к первым встречным, кому не хватит ума понять, на что их обрекают. Папенька принялся было рассуждать о многочисленных положительных качествах полковника и о том, как рад он будет видеть своим зятем столь выдающегося молодого человека, но я ему не поверил. В достоинствах полковника Уиллоуби я не сомневаюсь, а вот добрые чувства к нему наших родителей, решивших наградить блестящего военного таким, как я, мужем, вызывают у меня серьезные сомнения. Впервые в жизни я не рад, что родился в столь могущественном семействе: плоды вседозволенности сладки лишь тогда, когда вкушаем их мы. Когда же нас обливают с головы до ног забродившим соком сих плодов и глумливо посмеиваются, не давая даже носового платка, чтобы привести себя в порядок, остается гулять под сенью ненавистных ранее дубов и строчить послания возлюбленным сестрам.
Надеюсь, вы простите мне сентиментально-мрачный тон письма и неуклюжие метафоры. Я бы и рад сочинить что-нибудь более приличное, да некогда — через полчаса у меня примерка свадебного костюма.
С любовью,
Ваш Валентин.
P.S. Кажется, родители так и не простили нам с вами маленького обмана с рукоделием. Так что крепитесь, родная моя, сдается мне, следующая на очереди — вы. С чего бы иначе маменька одобрила ваш voyage к нашим блистательным французским кузинам? Передавайте кузинам от меня сердечный привет и братскую любовь.
Искренне ваш,
Валентин.
P.P.S. Кстати о рукоделии. Посылаю вам только что законченный китайский орнамент по последней моде. Похвастайтесь перед кузинами, думаю, «ваше» рукоделие удовлетворит их взыскательный вкус. Целую ваши изящные (ничуть не оскверненные рукоделием) ручки.
Ваш Валентин.
P.P.P.S. Порой я думаю, не стал ли причиной отцовского негодования и выбор сюжета для вышивки той злополучной подушки? Возможно, изобрази я вместо жаворонков битву при Ватерлоо, папенька взглянул бы на мое невинное увлечение более благосклонно. Впрочем, не застань он меня на месте преступления, вам пришлось бы объяснять, откуда столь воинственный настрой у юной впечатлительной барышни и не собирается ли означенная барышня «обрадовать» семейство мезальянсом с молодым военным.
С другой стороны, насколько уместны рассуждения о мезальянсе и военных теперь, когда ваш покорный слуга готовится к фарсу невиданных пропорций перед всем честным народом? Словом, я не жалею ни о каких жаворонках.
Надеюсь, у полковника Уиллоуби красивые ноги. Большего желать я уже и не смею.
Ваш любящий брат,
Валентин.
Отложив письмо, Валентин скрестил руки на груди и мрачно уставился в потолок. В его распоряжении оставались какие-то десять минут до прихода портного, и все эти минуты он намерен был тонуть в презрении к окружающему миру. Заключение брака с мужчиной его не особенно пугало: в конце концов, он получил блестящее воспитание в школе для юношей и философски относился к любым жизненным коллизиям, но идти под венец в девятнадцать лет никак не планировал.
«Интересно посмотреть, какое лицо будет у священника, —злорадно подумал вдруг Валентин. —Пятнадцать лет этот лизоблюд столовался у родителей, глядя им в рот и поддакивая в ответ на любое, даже самое глупое, замечание. Чтоб его на венчании перекосило!».
Валентин даже не рассматривал всерьез вариант с бунтом против мнения дражайших родителей: во-первых, он всегда любил авантюры, хоть и не признался бы в этом никому, а во-вторых, не сомневался, что ничего этим не добьется. К тому же, ему обещали возможность выучиться в университете и даже сулили на первых порах место корреспондента в не самой захудалой газете, так что перспективы вперед открывались не самые безрадостные.
На следующий день состоялась встреча с будущим мужем. Полковник Уильям Уиллоуби, нервно дергающийся под пристальным взглядом Валентина, оказался настоящим красавцем: точеные черты лица, пронзительные голубые глаза, черные, как смоль, волосы, высокий рост и внушительная фигура (с очень, о-о-очень стройными и мускулистыми ногами) немедленно напомнили Валентину о горах порнографических романов, которые он жадно поглощал в ранней юности. Проведя напрашивающиеся на ум параллели, Валентин украдкой взглянул в ближайшее зеркало и оценил свои шансы на семейное счастье. Каштановые волосы, зеленые глаза и изящное телосложение, конечно, не делали его типичной представительницей порнографического романа, но в целом неуловимая мечтательность собственного образа его порадовала. Оставалось найти ответ на один-единственный вопрос: чем таким родители шантажировали бедного полковника, что он был готов пойти под венец с незнакомым юнцом, не говоря уж о поле будущего супруга.
Перехватив несколько брошенных в его адрес заинтересованных взглядов полковника, Валентин несколько успокоился и приосанился.
Ответного письма от Эмили все не было, а свадьба приближалась. Валентин уже не сомневался, что венчание, организуемое с возмутительной поспешностью, пройдет в узком кругу и тихо. Когда он потребовал у отца объяснений пренебрежительному отношению к приличиям, тот отмахнулся от сына общими фразами о счастье женатого солдата и о военных компаниях, в которых холостому офицеру необходимо скрашивать одиночество. Валентин не увидел смысла в отцовском ответе и не испытывал иллюзий по поводу одиночества холостых привлекательных военных, но спорить не стал.
Кислая рожа преподобного скрасила неловкий день венчания: Валентин бурил его обманчиво невинным взглядом, мастерски хлопал ресницами и повергал священнослужителя в смущение. Муж, судя по всему, тоже смущался — с первого взгляда это было незаметно, но лицо его было на тон краснее, чем обычно. Целомудренный поцелуй, поздравления гостей, унылый банкет — и Валентин с приданым (первый юноша с приданым в истории королевства — пожалуй, этим достижением можно было гордиться, мрачно думал новобрачный) перешли в собственность полковника Уиллоуби.
Первый подвох семейной жизни Валентин испытал у внушительного супружеского ложа.
—Дорогой мой, —сказал он ласково, выгибая бровь (Валентин обладал удивительным строить гримасы и хлопать глазами, сохраняя при этом достойный и даже благородный вид), —не пора ли нам устраиваться на ночь?
Муж покраснел, побледнел, пробормотал «называйте меня Уильямом», чмокнул Валентина в щеку и удалился в гостевую спальню. Начитавшийся порнографии Валентин готовился совсем к другой брачной ночи. Воображение услужливо рисовало ему звериную страсть полковника, возможно, немного взаимного презрения и чуток моральных терзаний. Он даже готов был сыграть роль юной невинной жены, краснеющий и извивающейся на ложе — по крайней мере, такой сценарий рано или поздно приводил к счастливому финалу. Ни в одном романе сочетавшиеся браком не вели себя разумно и не строили сразу достойный союз, основанный на взаимном уважении, в числе персонажей обязательно фигурировали коварные соблазнители-мнимые друзья и великосветские шлюхи, а путь к плотскому и духовному счастью был крив и тернист — но чтобы красавец-мужчина с такими, как у полковника внешними данными, что-то бормотал и удалялся к себе? Нонсенс! Реальность превращалась в нечто куда более сомнительное, чем любой скабрезный роман.
Валентин думал было снова написать сестре и пожаловаться на нелепость своего положения, но сдержался. «Возможно, —думал он уныло, —письмо перехватили. Лучше дождусь личной встречи с Эмили и расскажу ей все сам. Надеюсь, ее не хватит удар». К тому же, сомнительность обсуждения с младшей сестрой своей интимной жизни Валентину несколько претила. Конечно, Эмили в свои семнадцать лет была куда спокойнее и мудрее сверстниц и к тому же отличалась завидным здоровьем, но рисковать ее рассудком не хотелось.
Прошла неделя, потом еще одна. Если не считать двух совместных верховых прогулок, в течение которых полковник еле-еле поддерживал разговор и украдкой бросал на Валентина задумчивые взгляды, да пары светских раутов, где все восприняли их бракосочетание как нечто само собой разумеющееся, общение супругов не удавалось. Валентину не хотелось навязываться, но отсутствие интимной жизни начало его томить, и он предпринял несколько попыток подкараулить полковника и объясниться с ним. Наткнувшись на мужа с томиком эротической поэзии в руках, полковник Уиллоуби сказал что-то о погоде и ушел, увидев его с вышиванием — покраснел и ретировался, а столкнувшись с ним, полураздетым, в конюшне — и вовсе издал нечленораздельный тихий вскрик и, извинившись, выбежал на улицу.
Одиночество Валентина несколько скрашивали друзья полковника Уиллоуби. Все они были веселые молодые люди, неглупые и приученные к чтению, чего Валентин никак не ожидал, и вели себя в гостях более чем пристойно. Поначалу он относился к ним с подозрениям, помня штампы «любовных» романов и ожидая подвоха, но что майор Эверли, что подполковник Коул (подозрительно похожий телосложением и нежностью лица на женщину), что остальные друзья мужа были с Валентином предупредительны и неизменно вежливы. Уединяться с ним в библиотеке или оранжерее они не стремились, рассуждать о поэзии и романтизме не порывались, но зато потчевали увлекательными и действительно веселыми байками из своей армейской жизни и с интересом обсуждали современную философию.
На челе полковника Уиллоуби тем временем отчетливо прорезалась печать вселенской муки, которая, по мнению Валентина, отчаянно ему шла. Если бы печать эта не сопровождалась бегством от супружеского долга, он признал бы, что муж день ото дня хорошел, и даже байронические вздохи его не портили.
Спустя месяц такого брака терпение Валентина лопнуло. Начало семестра в Кэмбридже неумолимо приближалось, и он был намерен во что бы то ни стало уладить до отъезда двусмысленность своего положения. Выпив однажды поздним вечером пинту эля, Валентин обрядился во фривольную ночную рубашку и решительно промаршировал в спальню мужа. Муж, сверкающий голой грудью и сосредоточенно читающий, выронил из рук потрепанный талмуд и попытался прикрыться покрывалом. Валентин нахмурился.
—Дорогой мой Уильям, —заговорил он, —нам нужно поговорить.
—В самом деле? —слабо откликнулся Уильям.
—Несомненно, —едко ответил Валентин. —Зачем вы согласились на этот брак?
Полковник ошарашенно уставился на него.
—То есть как зачем?
—Я вас, очевидно, не интересую, —объяснил Валентин, упершись в бока кулаками.
—Почему вы так решили? —полковник густо покраснел. Валентин наклонил голову и прищурился. Воцарилось молчание.
—Уильям, —начал он, —мы с вами уже месяц супруги, а я по-прежнему сплю один. Вывод напрашивается сам собой.
—Это не так, —пробормотал полковник, не сводя глаз с фривольной ночной рубашки Валентина. —Видите ли, если бы мы с вами спали в одной постели... —красота разлилась по его щекам еще ярче, а Уильям вновь замолчал. Валентин чувствовал, как под рубашку пробирается ночная прохлада. «Еще десять минут такого разговора, —подумал он, —и я накинусь на него, чтобы согреться, если не страстью, так дракой».
—Видите ли, —продолжал полковник, наконец собравшись с силами, —вы так юны и невинны... а в брачной постели супруги...
Валентин моргнул. Разговор принял неожиданный оборот.
—Уильям, —сказал он подозрительно. —Так почему вы все-таки согласились на этот брак?
Уильям вздохнул и спрятал лицо в ладони.
—Вы этого не помните, —забубнил он, прячась, —но год назад мы с вами уже встречались на одном светском приеме. Вы тогда были в компании друзей, братьев и сестер, и не заметили нас с друзьями. Но ваши суждения о поэзии... о социальной политике и современной философии... я не должен был подслушивать, но... словом, когда мне предоставилась возможность ближе познакомиться с вашими чудесными родителями, я сломя голову принялся налаживать связи. Я не ожидал, что все закончится так, и мне невероятно стыдно за свою страсть... видимо, я плохо скрывал ее, и ваш отец однажды заговорил о браке, и тогда... но никаким восхищением не искупить плотского влечения, которое... которое... словом, вы понимаете?..
Валентин понял.
—Дорогой мой муж, —мягко заговорил Валентин. —Видите ли, я получил блестящее воспитание.
—О да, я весьма наслышан! —пылко согласился полковник. —К тому же, вы продолжите его в Кэмбридже и, несомненно, приведете к процветанию наше отечество.
—Это мы еще посмотрим, —небрежно откликнулся Валентин. —Ну так вот, я получил блестящее воспитание... вы понимаете, о чем я?
Полковник нахмурился.
—Блестящее воспитание, —повторил Валентин с выражением. Он медленно потянул вверх рубашку и не спеша обнажился. Полковник судорожно вцепился в покрывало. —Блестящее воспитание в закрытой школе для юношей, —Валентин многозначительно замолчал.
—А-а, —подал голос полковник, не отрывая взгляда от обнаженной плоти. Потом он перевел взгляд на лицо Валентина, и взгляд его озарился пониманием. —О-о-о!
«Какой милый дурачок», —подумал с нежностью Валентин, хищно улыбаясь и взбираясь на холостяцкое ложе.
Словом, ночь страсти, отложенная на целый месяц и прошедшая без обязательных для порнографического чтива унижений, принуждения и слез, все-таки состоялась, а Валентин по зрелому размышлению решил начать путь к прощению нерадивых отца с матерью.
Возлюбленный брат мой Валентин!
Увы, письмо ваше с посылкой (чудный орнамент, просто чудный!) не застало меня в Париже. Мы с вашим посланием разминулись лишь на день, но кузины решили не отправлять его мне вдогонку и вернули по обратному адресу, зная, что спустя две недели после расставания с ними я окажусь дома. Словом, пишу я вам в праведном негодовании: такое уважение к нашей с вами корреспонденции возмутительно и терпит прощения.
Я подозреваю в этом прискорбном происшествии длань наших папеньки и маменьки (о как вы правы, говоря, что они потеряли рассудок): видите ли, пока мне в руки не попало ваше письмо (заботливо припрятанное для меня нашей любимой миссис Гроунинг — тысяча ей благодарностей, этой смелой и разумной женщине), родители делали вид, что не понимают моих вопросов о вас! Вы можете себе это представить?! Я вопрошаю, где же мой любимый брат (как мечтала я посетить вместе с вами пыльную библиотеку, как дрожали руки от предвкушения новых свершений!), а мне в ответ хихикают и сулят скорую с вами встречу. Но ни где вы, ни когда эта встреча состоится — ни слова!
Я страшно расстроена, что пропустила вашу свадьбу. Никогда не прощу этого родителям, никогда! Надеюсь, при встрече вы расскажете мне во всех красках о том, как прошло венчание. Тешу себя мыслью, что проклятый старый лизоблюд, отъевшийся у нашего стола, страдал и извивался, объединяя ваши с супругом судьбы отныне и навеки веков.
Ах как странно писать по адресу «мистера Уиллоуби»! А впрочем, не буду об этом: вам, вероятно, куда более странно получать письма, адресованные «мистеру Уиллоуби». Пожалуй, напишу на конверте «мистеру Валентину Уиллоуби»... а помните, как раньше во время разлуки мы обменивались посланиями и писали на конвертах как можно больше примет друг друга? Не просто «мистеру В. Несбиту», а «Валентину Несбиту, пятнадцати лет, волосы каштановые, глаза зеленые, заразительно смеется». Не «мисс Э. Несбит», а «Эмилии Несбит, четырнадцатилетней, белокурой, неугомонной и зеленоглазой». Как странно смотрели на меня девочки в пансионе мадам де Коль!
Надеюсь, у полковника красивые ноги. Надеюсь также, что он добр и по достоинству вас оценил (не говорите мне о своих сомнительных достоинствах как мужа, для любого мужчины с признаками ума вы куда лучше болезненной возвышенной барышни, поверьте, я таких барышень навидалась и терпеть их не могу). Обязательно напишите мне заранее о ногах и о прочем, чтобы я знала, чего ждать в нашу следующую встречу, и заготовила приличествующие случаю речи.
Люблю и целую,
ваша Эмили.
P.S. Вы были правы, родной мой! Не успело письмо уйти на почту, как родители буквально огорошили меня известием: они подыскали мне партию! И кого же, как вы думаете? Я не стану вас томить и отвечу сама: это скандально известный герой войны, подполковник Коул. А знаете, в чем скандальность героя, дорогой мой? Если нет, спросите на досуге у мужа: я слышала, они вместе служили и вроде бы поддерживают знакомство.
Сижу с нюхательными солями,
ваша сестра Эмили.
P.P.S. А впрочем, нет, к чему же нагнетать туман? Видите ли, подполковник Коул, как подозревает большая (не слепая) часть нашего общества, — женщина. Этакая современная Жанна д'Арк, пришедшая на помощь нерадивым солдатам. Остается лишь изумляться и гадать, насколько велики ее услуги перед отечеством, если августейшие наши правители допустили присутствие женщины в рядах армии. (Хотя это последнее внушает мне веру в отечество: будь я уверена в успехе предприятия, давно бы сбежала на флот или в армию).
Знаете, дорогой мой, еще какой-то час назад я склонялась к мысли, что наши родители над вами просто пошутили, отомстив на наши многочисленные детские шалости. Жестоко и глупо, но все же подшутили. Теперь же всем сердцем разделяю теорию родительского заговора по сокращению числа возможных наследников. Интересно, подумали ли они, что невозможность детей в браке еще не значит спасение от орд бастардов, которыми могут обзавестись отпрыски? Впрочем, бедных бастардов, понятное дело, никто ничем обеспечивать не будет.
Завтра состоится встреча с подполковником Коул. Надеюсь, у нее хорошее чувство юмора, ведь если она зануда, вряд ли брак получится счастливым. Впрочем, беру себя в руки и успокаиваюсь, истерики нам, молодым и образованным девицам, не к лицу. К тому же, в пансионе мадам де Коль в компании подруг я получила блестящее воспитание...
Люблю всем сердцем и надеюсь на скорую встречу,
ваша Эмили.
@темы: мое - читать осторожно